Обсуждая что-либо, люди часто путают две вещи: факт и интерпретацию. Грань между ними, на самом деле, довольно тонка. В данном случае я понимаю под фактом реально произошедшее событие (Петю выгнали с работы, Петя сломал ногу), а под интерпретацией - мнение о мыслях, мотивах поступков и т.д. другого человека (Петя был очень взволнован, Петя мстит мне за старую обиду). Конечно, если Петя сам честно признается, что очень взволнован или мстит, это высказывание перейдет в разряд фактов. Но до того оно - не более, чем интерпретация. Мы не знаем, что чувствует и чем руководствуется Петя на самом деле. То, что мы говорим - не более, чем наше предположение, основанное на неких фактах. Это предположение может быть в большей или в меньшей степени обоснованным, оно может в конечном итоге оказаться абсолютно верным или совершенно неправильным, но на данный момент времени это - не более чем интерпретация.
Мне вспоминается случай, произошедший в студенческой юности. Случайно я узнал, что моя однокурсница говорит обо мне примерно следующую фразу: "Я ему сказала то-то и то-то, а он посмотрел на меня страшными глазами". Между тем, я вообще не помнил, чтобы она что-то такое мне говорила. В конечном счете выяснилось, что в тот момент я был полностью погружен в свои мысли, а когда она заговорила, рефлекторно повернулся на звук ее голоса, продолжая думать о своем. Насколько "страшными" были в тот момент мои глаза, судить не мне (это тоже вопрос интерпретации), однако мой взгляд точно не был реакцией на ее слова. Между тем, большинством людей такая фраза ("Я ему сказала то-то и то-то, а он посмотрел на меня страшными глазами") будет воспринята именно как факт, требующий в лучшем случае объяснения, но не критической оценки.
Интерпретация часто говорит о своем авторе больше, чем об объекте интерпретации. Грубо говоря, каждый видит то, что хочет увидеть. Один и тот же деревенский праздник может для одного выглядеть "Удалым весельем простых, искренних людей", а для другого - "Дикой пьянкой грубого быдла".
Способ интерпретации в огромной степени зависит от нашего мировоззрения, убеждений, стереотипов. Эти убеждения могут быть как сугубо личными, так и массовыми, присутствующими в информационном поле. Например, у российского туриста группа из трех-четырех турок, болтающих вечером на улице германского города, вызовет примерно следующую реакцию: "Вот бездельники, стоят тут и треплются, небось допоздна продрыхли, а вечером повыползали из всех щелей". Если же это будут не турки, а немцы, интерпретация, скорее всего, окажется совершенно другой: "После тяжелого рабочего дня люди стоят и мирно беседуют". А все потому, что в российском информационном пространстве существует миф: "Мигранты в Европе поголовно не работают, а сидят на пособии, бездельничают и представляют угрозу общественному порядку" (на всякий случай напомню, что под "мифом" я понимаю не стопроцентную ложь, а упрощенную, черно-белую картинку реальности). Убежденный в справедливости этого мифа, российский турист, скорее всего, просто не заметит, например, турка - водителя рейсового автобуса. Будет смотреть прямо на него - и не видеть; этот турок не вписывается в стереотип "все мигранты - бездельники", поэтому не существует.
Точно так же все рассказы российских туристов/мигрантов о загранице - в значительной степени интерпретации. Сторонний наблюдатель интерпретирует то, что он видит, в соответствии со своими собственными представлениями. В результате может получиться картинка, очень далекая от действительности.
Еще один показательный пример - статистика. Обманчивая легкость заключается в том, что перед нами - четкие и однозначные цифры. Однако сложности начинаются, когда мы беремся эти цифры интерпретировать. О чем говорит, например, отраженный в статистике рост заболеваемости ВИЧ-инфекцией? О том, что все больше людей заражаются ею, или о том, что в рамках новой системы учета удалось выявить гораздо больший процент случаев заражения, чем прежде? О чем говорит (пример из недавней записи) увеличение среднего роста российских крестьян после отмены крепостного права? О том, что крестьяне стали лучше питаться - или о возросшей социальной мобильности? В каждом конкретном случае это нужно разбирать отдельно.
Резюмируя: рассматривая аргументацию в пользу того или иного тезиса, нужно стараться четко отделять мух от котлет, а именно факты от интерпретаций.
Мне вспоминается случай, произошедший в студенческой юности. Случайно я узнал, что моя однокурсница говорит обо мне примерно следующую фразу: "Я ему сказала то-то и то-то, а он посмотрел на меня страшными глазами". Между тем, я вообще не помнил, чтобы она что-то такое мне говорила. В конечном счете выяснилось, что в тот момент я был полностью погружен в свои мысли, а когда она заговорила, рефлекторно повернулся на звук ее голоса, продолжая думать о своем. Насколько "страшными" были в тот момент мои глаза, судить не мне (это тоже вопрос интерпретации), однако мой взгляд точно не был реакцией на ее слова. Между тем, большинством людей такая фраза ("Я ему сказала то-то и то-то, а он посмотрел на меня страшными глазами") будет воспринята именно как факт, требующий в лучшем случае объяснения, но не критической оценки.
Интерпретация часто говорит о своем авторе больше, чем об объекте интерпретации. Грубо говоря, каждый видит то, что хочет увидеть. Один и тот же деревенский праздник может для одного выглядеть "Удалым весельем простых, искренних людей", а для другого - "Дикой пьянкой грубого быдла".
Способ интерпретации в огромной степени зависит от нашего мировоззрения, убеждений, стереотипов. Эти убеждения могут быть как сугубо личными, так и массовыми, присутствующими в информационном поле. Например, у российского туриста группа из трех-четырех турок, болтающих вечером на улице германского города, вызовет примерно следующую реакцию: "Вот бездельники, стоят тут и треплются, небось допоздна продрыхли, а вечером повыползали из всех щелей". Если же это будут не турки, а немцы, интерпретация, скорее всего, окажется совершенно другой: "После тяжелого рабочего дня люди стоят и мирно беседуют". А все потому, что в российском информационном пространстве существует миф: "Мигранты в Европе поголовно не работают, а сидят на пособии, бездельничают и представляют угрозу общественному порядку" (на всякий случай напомню, что под "мифом" я понимаю не стопроцентную ложь, а упрощенную, черно-белую картинку реальности). Убежденный в справедливости этого мифа, российский турист, скорее всего, просто не заметит, например, турка - водителя рейсового автобуса. Будет смотреть прямо на него - и не видеть; этот турок не вписывается в стереотип "все мигранты - бездельники", поэтому не существует.
Точно так же все рассказы российских туристов/мигрантов о загранице - в значительной степени интерпретации. Сторонний наблюдатель интерпретирует то, что он видит, в соответствии со своими собственными представлениями. В результате может получиться картинка, очень далекая от действительности.
Еще один показательный пример - статистика. Обманчивая легкость заключается в том, что перед нами - четкие и однозначные цифры. Однако сложности начинаются, когда мы беремся эти цифры интерпретировать. О чем говорит, например, отраженный в статистике рост заболеваемости ВИЧ-инфекцией? О том, что все больше людей заражаются ею, или о том, что в рамках новой системы учета удалось выявить гораздо больший процент случаев заражения, чем прежде? О чем говорит (пример из недавней записи) увеличение среднего роста российских крестьян после отмены крепостного права? О том, что крестьяне стали лучше питаться - или о возросшей социальной мобильности? В каждом конкретном случае это нужно разбирать отдельно.
Резюмируя: рассматривая аргументацию в пользу того или иного тезиса, нужно стараться четко отделять мух от котлет, а именно факты от интерпретаций.